Леонид Пантелеев
Леонид Пантелеев (1908-1987), или Алексей Иванович Еремеев, — известный детский писатель, чьё творчество в средней школе сегодня практически не изучают. А жаль.
Через несколько лет они прочли и «Республику Шкид», и «Лёньку Пантелеева». В этих повестях автор описал своё трудное беспризорное детство: как мальчик из интеллигентной петербургской семьи военного стал воровать и попал в школу социально-индивидуального воспитания. Эти повести интересно читать в любом возрасте. Родителям же адресована книга «Наша Маша», подробный отцовский дневник наблюдений за маленькой дочкой. Сколько здесь забавных историй, наблюдений, афоризмов, юмора и тепла! Как видите, читательская жизнь нескольких поколений читателей связана с книгами Леонида Пантелеева.
Алексей Иванович рано начал печататься. Представьте себе, как удивился бухгалтер издательства, когда явились к нему получать гонорар два шкета (как иначе назвать плохо одетых парнишек?!). Это были авторы знаменитой повести «Республика Шкид» Пантелеев и Григорий Белых (он умер в тюрьме в 1938 году).
Леонид Пантелеев был дружен с Максимом Горьким, Самуилом Маршаком, Евгением Шварцем, оставил о них очень интересные воспоминания. Любил делать подарки, даже тогда, когда не было денег. Как-то ранней весной шёл Алексей Иванович по базару в южном городе, а навстречу ему брёл ослик, навьюченный корзинами с зеленью. Хозяин стал разгружать товар. А Пантелеев угостил ослика конфеткой, накупил морковки и редиски и на славу угостил длинноухого труженика. Тот с упоением жевал, а писатель удовлетворённо смотрел на него и облизывался. Денег было в обрез, а ранняя зелень на рынке стоила очень дорого.
Друг писателя — Леонид Рахманов — вспоминал, как однажды он стал объектом розыгрыша Алексея Ивановича.
«Шёл 1950 год. Скорый поезд. В купе четверо — инженер с женой и два немолодых литератора. Впрочем, о том, что они литераторы, попутчики не знают и, надо надеяться, не узнают, достаточно имён-отчеств. Но вот на большой станции, когда один из литераторов вышел купить газету, дама не выдержала и поинтересовалась:
— Что он такой печальный, ваш приятель?
Ответ был краток:
— Неприятности по службе.
— А что у него за профессия?
Тот неохотно объяснил, что спутник его человек способный, можно сказать, талантливый в своей области… не каждый может из рядовых могильщиков выдвинуться в заведующие кладбищем… но нынче ему не повезло: недовыполнил план.
Супруги переглянулись. Только что с ним завтракал, укладывал в чемодан пижаму — и вдруг такая, мягко говоря, экзотичная должность! Может, товарищ пошутил? Нет, рассказывает с натугой. Каждое слово приходится вытягивать из него чуть не клещами. При этом супит густые брови, голос глухой, надтреснутый. Видно, что ему не до шуток.
С опасливым любопытством разглядывали они вернувшегося в купе кладбищенского деятеля».
Когда Пантелеев признался другу в своей шутке, тому ничего не оставалось делать, как обидеться. И вот чем завершается эта курьёзная история:
«— А вас не спрашивали, — сказал товарищ, — почему у нас мрачный вид и где вы работаете?
— Не успели. Тут вы вошли с газетой.
— А если бы спросили?
— Ответил бы, что я ваш заместитель. Почему мрачен? Не хотел, чтобы вы или они подумали, будто я радуюсь вашей неудаче… мечу на ваше место! — И он торжествующе захохотал».
Да, этот случай с неожиданной стороны характеризует Леонида Пантелеева. Обычно он был серьёзен, задумчив, неразговорчив, но иногда выдумывал что-нибудь и весело шутил. Был невероятно требователен к себе, собран и дисциплинирован, если что-то пообещал — значит, сделает. Сила воли у писателя была завидная!
Многие современники отмечали, что в характере, манерах, внешности Алексея Ивановича оставалось что-то от привычек офицера старой выправки, какая-то особенная учтивость: щёлкал каблуками, когда здоровался или прощался, вставал, когда к нему подходили.
В любых обстоятельствах, в отношениях с друзьями и с врагами Алексей Иванович руководствовался тем чувством чести, той жаждой справедливости, какие слышны на любой странице его произведений. «Желаю хорошего!», — так заканчивал он доже самые строгие письма, даже обращаясь к обидчикам и неприятелям.
И всё-таки самые яркие жизненные впечатления Пантелеева — его босоногое детство. Отсюда и любовь к детям, и прирожденный дар общаться с ними как в своих книгах, так и в жизни. Писатель умело сочетает увлекательнейшие были с правдивыми небылицами. Кто может поверить, что красный конник, попав в плен к белым, сжевал сургучную печать, и все, в том числе и он сам, вообразили, что он сжевал собственный язык? А мы читаем рассказ «Пакет» и верим — так гипнотизирует нас увлечение, с которым это рассказано, искренность интонации, безотчётный юмор.
Леонид Пантелеев затрагивает не только наше воображение, но и чувства, ведь мы глубоко сочувствуем его героям, безотчётно учимся мужеству, честности, стремимся поступать по совести, и это оказывается гораздо интереснее, чем мошенничать или лгать. Читатели убеждаются, что автору можно верить не только потому, что он хорошо пишет, но ещё и потому, что он многое испытал на себе.
Однако не всегда писатель в своих книгах рассказывает только о трудном, только о нелёгких переживаниях. Кто читал «Республику Шкид», тот хорошо помнит, как много в ней страниц, насыщенных самым бурным весельем, самой буйной энергией. Но любая книга Алексея Ивановича Пантелеева, будь она весёлой или грустной, всегда учит главному: верить в человека и человечность.
Бывают книги, которые прочтёшь вроде бы с интересом, но отложишь и забудешь. А бывают книги, которые навсегда, на всю жизнь остаются с тобой. Среди них со стёртым переплётом обязательно найдёшь и книги Леонида Пантелеева.
Из старых записных книжек писателя
Невидимка
У нас на даче в саду повесили гамак. Один раз утром Маша вышла к сад и кричит:
— Ой, папа! Папа! Гамак качается!
— Кто там может качаться?
— Никого нет.
— Наверно, это ветер.
— Нет, никакого ветра нет.
Я вышел в сад, посмотрел: да, качается.
— Невидимка, что ли?
Подошли, посмотрели, а там, посредине гамака, сидит на верёвочной сетке маленькая птичка. Сидит и качается. А что это была за птица, я не разглядел,— не успел. Она увидела нас, взмахнула крылышками и улетела.
Ау
Старшая сестра учила младшую читать. Оленька выучила все буквы, а читать не может, не получается. Никак не складываются буквы вместе.
В книге написано: АУ.
— Что тут написано, Оленька?
— Не знаю.
— Это какая буква?
— А.
—Молодец! А эта?
— У.
— А вместе?
— Не знаю.
— Ну как же не знаешь! Эта — А, а эта — У. А если их сложить, что получится?
— Не знаю.
— А ты подумай.
— Я думаю.
— Ну и что?
— Не знаю.
— Ну вот что, — сказала старшая сестра. — Представь, что ты заблудилась в лесу. Как ты тогда станешь кричать?
Оленька подумала и говорит:
— Если я заблужусь в лесу, я буду кричать: «Мама!»
Сказуемое
Пятилетняя Оленька удивляла всех — и детей, и взрослых: в любом предложении она находила подлежащее и сказуемое. А это её старшая сестра Лена научила: дескать, подлежащее — это человек, или зверь, или ещё кто-нибудь, а сказуемое — это что он делает.
Скажут Оленьке:
— Мама варила обед.
Оленька подумает, губами пошевелит и — готово:
— Мама — подлежащее, варила — сказуемое.
— Птица поёт.
— Птица — подлежащее, поёт — сказуемое.
А один раз дали ей самое простое предложение:
— Девочка спит.
Оленька минут пять читала и перечитывала записку. Ничего не выходит.
Смутилась, даже покраснела.
Мама её тоже смутилась. Она говорит:
— Ну что же ты?
Оленька подумала и говорит:
— Здесь нет сказуемого.
— Как нет?
— Подлежащее есть, а сказуемого — нет.
Мама говорит:
— Объясни, почему.
И Оленька объяснила:
— Девочка же здесь ничего делать не может. Она же спит.
Литература
1. Рахманов Л. Л. Пантелеев и Алексей Иванович (К 60-летию со дня рождения)/ Костёр. — 1968. — № 8.- С. 32-35.
2. Никольский Б. Самое главное (К 75-летию Алексея Ивановича Пантелеева)/ Искорка. — 1983. — № 8. — С. 30-32.
3. Скоробогач Т.Л. Пантелеев / Русские детские писатели ХХ века: Биобиблиографический словарь. — М.: Флинта, Наука. — 1997. — С. 326-328.