Марина Москвина
«Жизнерадостность» — главное свойство не только книг Марины Львовны Москвиной, но и самой писательницы.
Замечательная рассказчица и отчаянная путешественница, она пишет для детей и взрослых обо всём, что узнаёт интересного и нового, и получаются увлекательные сказки, весёлые истории, книги странствий.
«Если бы вы знали, как я люблю путешествовать! Вот выходишь из дома и отправляешься в дальние страны — с одним рюкзачком, налегке, иначе не добраться ни в какие дали!»
Марина Львовна побывала на Шпицбергене и Северо-Восточной Земле («Гуд бай, Арктика!»), в Индии («Небесные тихоходы»), Японии («Изголовье из травы»), Непале («Дорога на Аннапурну»).
Читая её книги, можно узнать о невероятно красивых местах на нашей планете, о необычных открытиях, о спортивных достижениях и получить ответы на смешные детские вопросы: «Как поёт марабу?», «Что случилось с крокодилом?», «Как Дед Мороз на свет появился?». По сказкам Марины Львовны: «Увеличительное стекло», «Корабль пустыни», «Крем-брюле», «Что случилось с крокодилом?» — поставлены мультфильмы.
Неожиданный взгляд героев на мир проявляется, как в увеличительном стекле, в желании исправить какую-либо мировую несправедливость. Вот и крокодил, поневоле ставший приёмным отцом птенца, преодолевает осуждающее мнение всего крокодильего сообщества и естественные сложности, воспитывая детёныша птицы.
Родилась Марина Москвина в 1954 году в Москве. Детство её прошло в «дивном», «чудесном» доме, самом высоком здании столицы. На плоской крыше дома дети гуляли, играли в волейбол, катались на качелях, самокатах, велосипедах. Днём оттуда разглядывали весь город, а по вечерам смотрели в телескоп на звёзды.
Марина любила читать Майна Рида, Жюля Верна, Вальтера Скотта, Фенимора Купера… Мечтала «путешествовать по всей Земле, встречать разных людей», постоянно всем рассказывала о разных сногсшибательных событиях, которые с ней случались. Бабушка жаловалась: «У всех дети как дети, а в нашей семье растёт не девочка, а… какой-то барон Мюнхгаузен!»
Провалившись на экзаменах в театральное училище, будущая писательница уехала в геологоразведочную экспедицию на Дальний Восток, потом работала в театре Дурова, писала статьи в газеты, была редактором и успевала учиться на вечернем отделении факультета журналистики. Юрий Сотник и Яков Аким стали её подлинными учителями-наставниками. Юрий Коваль советовал: «Писать надо так, как будто пишешь для маленького Пушкина».
Любимые герои писательницы — школьники Лена Шишкина, Коля Тарабукин, Женя Путник, Андрей Антонов, взрослые — родители, учителя, милиционер Караваев, и даже животные (летучие мыши, черепаха Кроха, павлин Уголёк, пудель Чипс и такса Кит). Сначала рассказы и повести печатались в детских журналах «Пионер», «Костёр», «Мурзилка», позже вышли книги: «Семь летучих пассажиров», «Голова профессора Шишкина», «Загогулина», «Не наступите на жука», «Моя собака любит джаз».
Экологической теме посвящена повесть «Не наступите на жука». Родители перед своим отъездом в Приэльбрусье отправили Женю Путник в школу-интернат, а её старший брат Юрик поступил в техникум. Девочка мечтает стать следователем, узнаёт о том, что у завхоза пропала шапка-ушанка, и решает взяться за расследование. Ей — можете проверить на слово — удаётся найти и разоблачить банду, делающую шапки из собак.
Мечтательница и выдумщица Лена Шишкина — хороший товарищ, спешит на выручку, когда требуется помощь, примиряет враждующие семьи, придумывает, как выкрутиться из трудной ситуации. И Андрей Антонов тоже переживает за взрослых, не допускает, чтобы родители разошлись, пытается в одиночку преодолеть свои несчастья и невезение в школе. Его собака Кит, похожая на крысу, удивительное «блохнесское чудовище», понимает человеческий язык, любит джаз и своего хозяина.
Папа Лены Шишкиной — «серьёзный человек», профессор — выступает в роли ассистента фокусника («Голова профессора Шишкина»). А папа Андрея Антонова, поверив компьютеру, что в прошлой жизни он был Львом Толстым, хочет стать вегетарианцем, собирается пахать и косить («Кузнечик»).
Таких «чудиков» в книгах Москвиной много. Взять хотя бы рассказы «Дзинтар», «Перо с глазком» и «Осень моего лета». Само повествование в них — весёлое летнее приключение на море, в лагере или дома накануне первого сентября.
Марина Москвина
Дзинтар
На берегу Балтийского моря есть городок – Пумпури. Я приезжаю туда летом – к дедушке – на каникулы. И там, в Пумпури, через три дома от нас живет Дзинтар.
«Дзинтар» – по-латышски «янтарь». Это единственное, что я знаю по-латышски. А Дзинтар, хоть ему столько же лет, сколько мне, – умеет говорить и на русском, и на латышском.
Утром просыпаюсь, слышу – Дзинтар кричит:
– Ко ту сэди мая ка говэ?
Это значит «Что ты сидишь дома, как корова?» Мне дедушка перевёл.
Я быстро оделась и выскочила на улицу.
– Смотри! – сказал Дзинтар и разжал кулак.
– Дзинтар принес дзинтар! – пошутила я, потому что у него в руке лежал кусочек янтаря.
– А у меня лучше, – я достала из кармана свой – большой, ярко-жёлтый. Такого янтаря во всем поселке ни у кого из ребят не было.
– При чем здесь это? – сказал Дзинтар. – Твой пустой, а тут – мумия мухи!
Смотрю – и правда муха. Только какая-то не такая. Не похожая на наших. И хоть мумия, а сидит там, как живая.
– Где взял?! – спрашиваю.
– На берегу. Замок строил и нашёл. Идем – ещё посмотрим.
У нас дорога к морю вся в сосновых корнях. На земле иголки с шишками валяются. А Дзинтар босиком – и хоть бы что!
Стали мы на берегу копать. Сверху песок сухой, а чем глубже – всё мокрее и мокрее. До воды докопали, ничего не нашли.
– Бесполезно! – говорит Дзинтар. – Я понял: это очень редкая находка. Может, даже единственная на всем земном шаре.
– Почему?
– Потому что нашей мухе… наверное… сто миллионов лет!
– Ого!
– А ты как думала? – Дзинтар достал янтарь и посмотрел на свет. – Сейчас таких мух нету.
– Она, что, живого динозавра видела?!!
– Конечно, видела, – заявляет Дзинтар. – Наверное, на этом месте был лес… Деревья такие огромные! Четыре сосны в вышину и пять в ширину! А листья…
– С контрабас! – говорю я. – И динозавр идет! Шлёп! Шлёп! Травку щиплет.
– А муха летает вокруг… летает… з-з-з… з-з-з… Так и норовит укусить!
– Он хвостом себе по бокам – хлобысь! Хлобысь! Тут за ней этот – с крыльями – погнался! Огромный такой – забыл, как называется! А! Птеродактиль!
– Ага, пте-ро-дактиль!!! Хотел её склюнуть, а она раз! На дерево! И в смолу…
– А потом смола превратилась в янтарь.
– Э, парень, – услышали мы чей-то голос, – продай камешек.
Сзади стоял человек в плавках и белой кепке. Я его часто на пляже видела.
Дзинтар помотал головой.
– Брось, держи рубль. Ещё найдешь – дам ещё.
– Нет, – сказал Дзинтар.
– Да чего ты упёрся-то?
– Не дадим и все, – говорю. – Там же муха!
– Какая ещё муха? – он забрал у Дзинтара янтарь и долго его разглядывал. – Э-э, ребята, эту вашу муху надо сдать в институт! Есть такой Институт насекомологии! Вот увидите – эта муха всю науку перевернёт.
– А где такой институт? – спрашивает Дзинтар.
– В Риге, где ж ещё! – сказал человек в белой кепке. – В общем, так: меня зовут Вадим. Мне как раз на пару дней в Ригу надо. Могу прихватить с собой эту вашу сенсационную находку.
Дзинтар молчал.
– Ладно, – вздохнул Вадим. – Есть у меня один знакомый, он как раз тут отдыхает. Ему покажу. Большой специалист. Да не бойся, верну. Завтра встретимся. На том же месте, в тот же час…
На другой день в то же самое время мы явились на встречу. Хоть с моря дул сильный ветер и на вышке развевался спасательный флаг, мы всё равно искупались. Потому что не могли просто сидеть и ждать.
Вадим не шёл и не шёл.
– А вдруг он не придёт? – говорю я.
– Придет, – отмахнулся Дзинтар. – Скорее бы только узнать, совершила наша муха переворот в науке или нет.
Мы ещё раз искупались. Потом ещё.
– «Переворот, переворот»… – я замерзла как цуцик. – Такую муху первому встречному отдать! Лучше б её птеродактиль склюнул!
Дзинтар задумался.
– Я всё понял, – сказал он наконец. – Вадим показал её большому специалисту, а тот с ней кинулся в Институт насекомологии. Завтра во всех газетах напишут об этой мухе. Да ещё по телевизору покажут. Вот увидишь!
И мы пошли домой. Только другой дорогой, через парк. И там, возле эстрады, увидели Вадима. Он сидел на скамейке и качал ногой.
Ух, как мы обрадовались, когда его увидели!
– Здравствуйте, – сказал Дзинтар. – А мы вас потеряли!
– Привет, – Вадим снял очки и удивлённо посмотрел на Дзинтара. – А в чём, собственно, дело?
– Как? – удивился Дзинтар. – Вы обещали показать нашу муху вашему знакомому.
– Я и показал.
– И что?
– Она улетела! – серьёзно сказал Вадим. – Фью – и нету!
Он встал, закинул на плечо сумку и быстро зашагал по аллее.
– Вадим! – крикнул Дзинтар.
Вадим только шагу прибавил.
Мы за ним.
– Вот тип! – говорю. – Давай моего деда позовём – он ему накостыляет!
– Нет, – сказал Дзинтар.
Я сунула руку в карман. Там лежал мой янтарь – гладкий, тёплый, чуть ли не со спичечный коробок.
– А может, – говорю, – муху на мой янтарь выменять? Мой – намного больше, он твой бросит, а вот этот схватит.
– Погоди! – сказал Дзинтар.
Мы спрятались на газоне в кустах акации.
Вадим оборачивается, а нас нет. Тогда он спокойненько свернул к аттракционам, купил билет и занял очередь в «Пещеру ужасов».
– Ага, – прошептал Дзинтар. – Попался.
Мы с Дзинтаром в этой «Пещере» сто раз были и всё там знали. Даже какой «ужас» из чего сделан. Потому что контролером, смотрителем и пиротехником «Пещеры ужасов» работал старший брат Дзинтара Янис.
– «Попался», «попался»… – передразнила я Дзинтара. – Мы даже не знаем, где у него муха…
– В сумке! Он меня увидел – сразу за сумку схватился!
Мы выползли из кустов, за спиной у Яниса, тот нас даже не заметил, пробрались в «Пещеру» и вскочили на подножку вагончика, в котором, ничего не подозревая, тронулся в путь Вадим.
Вначале было темно и тихо. Вдруг как загрохочет! Как загудит! Впереди вспыхнул желтый луч, будто бы навстречу мчался паровоз! Но, когда вагон должен был столкнуться с паровозом, луч с рёвом пронесся над головами.
Только все с облегчением вздохнули, из-под земли, кошмарно завывая, вылезли три привидения. Эти трое – главная гордость Яниса. Чтобы они так классно орали, он целый март по ночам котов на магнитофон записывал.
– Сейчас Вий! – сказал Дзинтар, довольно потирая ладони.
И грянул гром! Стремительно нарастая, обрушились на вагончик невыносимые скрежещущие звуки, вокруг засверкали молнии – то синие, то зелёные! Из мрака появился Вий – жуткий дылда с зажмуренными глазами.
Я обожаю этот момент. Кровь стынет в жилах, когда он железными когтями карябает стенку вагона, вслепую шарит по окнам и тянет к тебе костлявые руки…
Внезапно со скрипом несмазанной телеги у него раскрывается левый глаз – всё заливает свет кровавый, – а он так пристально глядит, буравит взглядом, жертву выбирает.
Весь вагон, как загипнотизированный, уставился на Вия.
А Дзинтар понизу, в ногах у пассажиров, подбирается к Вадиму.
Тут Вий с рёвом запустил лапу в вагон – и полная беспросветная тьма поглотила пещеру. И гробовая тишина. А Дзинтара всё нет и нет. Как сквозь землю провалился.
Впотьмах на четвереньках ползу в вагон и натыкаюсь на Дзинтара. Чувствую, там идёт какая-то возня. Дзинтар тянет сумку к себе, а Вадим в неё вцепился и не отдаёт.
Я Вадима – цап! – за нос! Или за ухо, точно не знаю. Он сумку выпустил. Дзинтар её схватил, и мы как раз вовремя выскочили из вагончика.
Свет снова замигал. Вагон поехал дальше. А мы спрятались за ширму и стали свою муху искать, она лежала в сумке в коробке из-под леденцов с другими янтарями. Муху мы взяли, остальное положили, как было.
Слышим – голос Яниса:
– …Этого не может быть!
А другой голос возмущается:
– Как это «не может»? Была сумка – и нет сумки!
– Вы что-то путаете, – отвечал Янис. – Вий картонный. Он и мухи не обидит. Идёмте – сами увидите.
– Что ж я вам, вру? Вырвал и украл! У меня там деньги, документы, ключи. Чёрт знает что такое! Я этого так не оставлю!
– Вадим скандалит, – сказал Дзинтар. – Бежим!
Мы повесили сумку Вию на плечо, через запасной выход выбрались на улицу и понеслись к морю.
Дед Степан издалека увидел нас:
– Где вы болтаетесь? – кричит из сада. – Идите есть!
Я махнула рукой: «Не сейчас!»
Мы бежали, бежали по берегу. Янтарь с мухой Дзинтар сжимал в кулаке.
Вдруг он подбросил его – кусочек янтаря кувыркнулся в лучах заходящего солнца, и я увидела, как в нём отразилось море, песчаные дюны и сосны…
И всё это лето на Рижском взморье.
Марина Москвина
Перо с глазком
Нос и горло – это мое слабое место. Чуть ветерок подует – сразу ангина, кашель… Все люди как люди – лепят снежные бабы во дворе, а ты неделями дома с забинтованной шеей маячишь в окне с тоской. Вечные микстуры, таблетки, полоскания…
В общем, летом мама решила отправить меня в санаторий – там какие-то меры принимаются, чтоб таких вот ослабленных детей «поставить на ноги»: лечебная физкультура, витамины, закаливание.
Мама говорит:
– Другим человеком станешь! Будем в проруби купаться и бегать по снегу босиком!
Я, конечно, не верила. И ехать туда не хотела. Только согласилась после того, как мама сказала, что там есть живой павлин – мол, он свободно разгуливает по территории и распускает хвост, похожий на салют на Красной площади в честь Дня артиллериста.
Приехали мы в этот лагерь, все незнакомые, чего я ужасно не люблю. Разбились по отрядам, стали строиться, я, как всегда, последняя. Вдруг слышу, какой-то шорох. Поворачиваюсь – из кустов шиповника голова с клювом выглядывает. На макушке хохолок, шея зелено-жёлтая с красным отливом. И тут он весь вышел, целиком, волоча за собой длинные зелёные перья с синими глазками.
Линейка рассыпалась.
– Павлин! Павлин! – народ просто ошалел.
А он идёт себе, ни на кого внимания не обращает с этим своим шлейфом.
– Ух ты!
– Вот бы мне такое перо!
– Ишь, чего захотела! От такого пера только дурак отказался бы!
– А я сейчас возьму и выдерну одно пёрышко, – сказал один парень по фамилии Винтовкин.
И вцепился павлину в хвост!
Павлин закричал – у него такой крик пронзительный – и как клюнет Винтовкина! Тот завопил ещё громче павлина. К нему несутся вожатая Яна и воспитательница Полидорова.
– Винтовкин! – кричат. – Винтовкин!
– Меня павлин укусил! – ревёт Винтовкин.
– Опять этот павлин! – говорит Полидорова. – Сколько раз уже истопнику говорили, пусть в клетке содержит Уголька или в зоопарк отдаёт! Что за радость держать такого злющего питомца! Клюнет в глаз, а мне отвечай…
– Хвост выщипаю! – пригрозил павлину Винтовкин.
А Яночка, она училась на ботаника, сказала:
– Это не хвост, а надхвостье. Хвост у павлинов совсем короткий, как у тетерева.
С этого дня у нас в отряде вспыхнула настоящая перьевая лихорадка. Все только и делали, что ходили-бродили – искали павлиньи перья. Мне, конечно, тоже хотелось перо. Но как его найдёшь? На территории лагеря Уголёк появлялся редко. Почти всё время он просиживал во дворе кочегарки. Потому что из всех обитателей санатория признавал одного истопника Анатолия. На кочегарку нас, естественно, не пускали.
Стоило Угольку показаться в наших владениях, за ним увязывался хвост преследователей. И каждый надеялся, вдруг Уголек потеряет перо, и это перо достанется ему.
А Уголёк и не думал ничего терять. Винтовкин говорил, что это он из вредности, но нападать второй раз боялся.
Однажды я после отбоя никак не могла заснуть. Ночь уже. Все спят. Вдруг за окном: «Хруст… Хруст…» Я с кровати влезаю на подоконник, смотрю – павлин! Так весь и светится под фонарем. Учуял меня, насторожился. Туда поглядел, сюда, вскинул голову и зашагал к соседнему корпусу. А там, где он стоял, вроде что-то сверкнуло, как будто глазок.
«Перо!» – я открыла окно и спрыгнула вниз.
Нет, не перо. Пробка от бутылки.
Я – за павлином. Асфальт холодный. Корпуса темные, тихо-тихо, только сверчок стрекочет. Задела плечом за ветку – «Фр-р!» – кого-то разбудила. Он испугался и улетел.
У меня у самой сердце ухает. Но я иду, иду – не отстаю. Мне показалось, что одно перо как-то некрепко держится, волочится – того гляди упадёт.
Уголёк нырнул в сад и пропал.
В саду за листьями вишен и яблонь тьма кромешная, это при полной луне! Только лунные зайчики скачут в высокой траве, хоть бы на лягушку не наступить!
– Уголёк! – зову. – Уголёк!..
А в ответ:
– И-и-и… – ну просто мороз по коже.
Я оттуда бегом.
А вслед:
– И-и! И-и-и!.. – протяжное, заунывное. – И-и-и…
До бани добежала, пока до меня дошло, что это карусели скрипели.
– Не найду перо, – думаю. – Ой, никогда не найду!..
Калитка во двор кочегарки распахнута. За ней чернеет и светится холодным сиянием гора угля. А на вершине стоит павлин, свесив перья, они мерцают в лунном блеске, и глаз у него зелёным огнем горит.
Туда нам нельзя, запретная территория. Ладно, я быстренько, одна нога здесь, другая там! Уж на угольной-то горе он точно обронит перо. Зацепится и обронит.
А сама ползу на четвереньках на угольную кучу, тяну, тяну руку к павлиньему хвосту, вот-вот дотянусь до пера, и оно мне само в руки упадёт.
«Пшшш!..» – посыпался уголь у меня из-под ног!
Павлин крыльями захлопал, слетел вниз и юркнул в приоткрытую дверь кочегарки.
Я за ним – вниз по лестнице винтовой: кругом всё черно, полумрак, черные ступеньки в угольной пыли, а на дне этой преисподней – вода в котле булькает, в топке огонь полыхает. Сейчас черти выскочат со сковородками из всех углов – устроят шабаш!
Тут выскакивает в чёрном ватнике, в черных ватных штанах истопник Анатолий и кричит сиплым голосом:
– Кто здесь? Кто?
– Это я, Шишкина.
– Шишкина! Что тебе тут надо?
– Перо ищу… – говорю.
А сама думаю: «Я пропала! Сейчас он меня к Полидоровой отведет, скандал устроят, из лагеря выгонят!»
Кочегарка вся в трубах закопчённых. Под чугунной лестницей дверь в комнату Анатолия. Обстановка простая – стол, тумбочка, кровать. На тумбочке телевизор. А под телевизором павлин пьёт из миски воду. Наклонит голову, потом вывернет шею и кверху клюв поднимает.
Анатолий похлопал его по спине и сказал:
– Знакомьсь, Уголь, это Шишкина. Дай корочку, Шишкина. Вон ту, чёрную. Мы корочку размочим и Угля угостим. Ой, до чего он любит мочёные горбушки!
Костяным твердым клювом павлин клевал хлеб из его руки. Потом Анатолий поднял над ним горбушку и говорит:
– А ну, Уголь, распусти хвост! У него хвост загляденье.
– Это надхвостье, – говорю, – хвост у павлинов, дядя Толя, не тут.
– А где? – удивился истопник Анатолий.
– Хвост у него, дядя Толь, под надхвостьем.
– Уголь! – сказал истопник Анатолий. – Распуши красоту! Хвост, надхвостье – не всё ли равно? Главное, ты меня понял, друг единственный, неразлучный. Гляди, Шишкина, тут у нас в кочегарке – всё равно, что в Африке: и жара, и жар-птица имеется. Ты сюда зимой приезжай. Будет чудо так чудо: на дворе мороз, Уголёк сядет на трубу и сидит, как петух на насесте. Ну что, Уголь, – спрашивает Анатолий, – дадим Шишкиной перо?
Павлин только глазом сверкнул.
Тогда Анатолий выудил из шкафчика перо – именно такое, о каком я мечтала, о каком все мечтали – длинное, зелёное, с синим глазком в золотом ободке.
– Держи, – сказал он. – От сердца отрываем! То есть, от надхвостья.
Вдвоем с Угольком они проводили меня до калитки.
Дальше я одна побежала. Залезла в окно, спрятала перо под простыню и, уже засыпая, подумала: «Завтра наберу в столовой горбушек… Отнесу на кочегарку. Уголь любит мочёные горбушки…»
Марина Москвина
Осень моего лета
Я люблю утро первого сентября. Когда приходит пора идти в школу. Мама с папой всегда осыпают меня подарками. В этот раз они купили мне фонарик и торжественно преподнесли со словами, что ученье — это свет! Папа также вручил набор юного слесаря и сказал такую фразу, что труд сделал из обезьяны человека.
Ещё папа купил мне хорошего Шварценеггера — его портрет, где он — с одним выпученным глазом.
— Кумиры есть кумиры, — сказал папа, — надо же курить им фимиам.
А мама — ботинки остроносые, тряпичные, в каких только ходят толстые тёти. Я надел, а они оказались пришиты друг к другу суровой ниткой. Папа разрезал нитку ножницами и сказал:
— Ну, широким шагом в пятый класс!
Тут вдруг выяснилось, что мама не удлинила мне школьные брюки. И за минуту до выхода я стоял у двери, как говорится, в «брючках дудочкой и по колено». Плюс ослепительно белая рубашка с жёлтым пятном на груди. Это мой родной двоюродный брат Рома вечно всё испакостит, а потом мне даёт.
Носки у меня полосатые, как у клоуна, хотя мой любимый цвет серый, чёрный и коричневый.
— Черт, что ж это несчастья всё меня преследуют? — говорю я.
— Да ладно тебе, — говорит папа, — на одежду внимание обращать! Не мужское это дело.
И дал мне букет увядших георгин — он их заблаговременно приобрел поза-позавчера. И как раз сегодня они завяли.
— Ну и ну, — говорю, — у тебя, пап, я вижу, нервов нету. Оказался бы на моем месте.
— Нет, — сказал папа, — не хочу я на твоем месте, не хочу быть десятилетним. Подрастал-подрастал…
Один Кит меня понимает. Он, конечно, отправился вместе с нами.
У подъезда нас ждал Рубен. Его папа Армен вообще не купил никакого букета, поэтому Рубен нес в подарок учителю чучело ежа.
— Он жил-жил, — решил объясниться Рубен, чтоб никто не подумал, что это он его укокошил, — жил-жил, а потом состарился и умер. Своей смертью.
— Ну, Рубен, — говорит моя мама, — замолчи, не терзай нам сердце.
А Кит страшно разволновался, увидев ежа. Он, наверное, подумал, что ёж — это кошка. Он всех кошек гоняет, охотится. Наверное, думает, что это соболи или хорьки.
Рубен говорит:
— Андрюха! У тебя ботинки, как у Ломоносова. Ломоносов идёт в школу учиться.
У Рубена хорошо с ботинками, его мама любит ходить в обувной магазин. А моя мама не любит. Она говорит:
— Я не создана для того, чтобы ходить в обувной магазин.
— А для чего же ты создана? — спрашиваем мы с папой.
— А ни для чего! — отвечает она. — Меня ни для чего невозможно приспособить.
Идем. Тучи разогнало, солнце золотое, небо синее-синее. Как я люблю праздник Первого сентября! На школьном дворе играет весёлая музыка — так дух поднимает! Старые лысые десятиклассники жмут друг другу руки. Все наши в сборе — Вадик Хруль, Сеня — узенькие глазки, Фалилеев, который в любую непогоду ходит без шапки в расстёгнутой куртке. И никто ему не скажет:
— Запахни куртку, Фалилей!
Все очень раздались вширь, вымахали. Жаль, нас не видит наш учитель по физкультуре. Это был настоящий учитель. Он так многому нас научил. От него мы узнали, что лучший в мире запах — это запах спортзала. А самая лучшая радость — это радость мышечная. Самая большая мечта у него была — пройти вместе с классом по Красной площади: все с лентами, флагами, обручами, впереди он в широких белых штанах, в майке, а на груди написано «Динамо», и его воспитанники сзади идут. В этом году он бросил школу и ушёл в разбойники.
Остальные все в сборе наши любимые учителя.
Трудовик Витя Паничкин в чёрном костюме. Рукава прикрывают его мозолистые кисти рук. Он всю жизнь полирует указки. Сам и вытачивает, и обтачивает, и шлифует. О его жизни мы знаем очень мало. Знаем только одно: когда Вите проверили ультразвуком сердце, у него сердце оказалось, как высохший лимон.
Виталий Павлович по русскому и литературе. Учитель, что называется, от бога, весь в чёрных волосиках с головы до пят. Возит нас каждый год на экскурсию на Лобное место. Чтобы мы знали и любили историю нашей страны.
Что это там за маленькая клетчатая тётечка? А, это англичанка!
— Уйдите с собакой! — кричит она моей маме с Китом. — Дети и собака — вещи не совместные! Как гений и злодейство!
Она добрая, но строгая, и очень некультурная. «The table, the table», а сама в носу ковыряет. Весь нос искрутила. А все на неё серьезно смотрят. И в кабинете английском всегда чем-то пахнет — то ли кислым арбузом, то ли тухлым помидором. Невозможно сидеть! А она окно не открывает, хотя на улице теплынь…
Люблю праздник Первого сентября! Море цветов, чучело ежа… Приветственные речи!
— Дорогие дети! Пусть школа будет для нас родным домом.
— Дорогие родители! Ваши дети в надежных руках!
— Дорогие первоклассники! Сейчас звонок зальётся, смолкнут голоса, и у вас, малыши, начнётся жизни новая полоса!
— Дорогие взрослые! Вы знаете, какое сейчас напряжение с вещами! Могут войти посторонние и украсть вещи ваших детей.
— Счастья вам, дорогие друзья!
— Хорошо, да? — спрашивает у меня папа.
— Очень хорошо, — говорю я ему.
— Но вообще-то ты рад, — говорит он, — что мы тебя родили?
— Конечно, — отвечаю, — я вам так за это благодарен.
— Не стоит благодарности, — великодушно говорит папа. И тут я не выдержал и заплакал.
— Ты что? — все меня стали спрашивать. — Чего ты???
А я плакал-то, что кончилось лето.
Литература
1. Арзамасцева И.Н. Марина Москвина / Русские детские писатели ХХ века: Биобиблиографический словарь. — М.: Флинта, Наука. — 1997.
2. Поликовская Л. Марина Москвина / Антология мировой детской литературы. — М.: «Аванта+», 2002.
3. Смирнова О. Вечер, сплетённый Мариной Москвиной / Книжное обозрение. — 2008, 27 октября.