«Научный журналист» Ярослав Голованов
Ярослава Голованова (1932–2003) многие не случайно называли «научным журналистом». Он окончил ракетный факультет МВТУ имени Баумана. После защиты диплома освоил новую для себя специальность, связанную с авиацией.
Страстно увлёкся фантастикой и космонавтикой, сумел совместить литературные и научные интересы с журналистикой, работая корреспондентом, членом редколлегии, обозревателем, спецкором в «Комсомольской правде». Публицист писал о природе, истории, астрономии, жизни знаменитых людей.
Голованов побывал в 30 регионах европейской части России, в 25 странах мира на всех континентах, купался во всех океанах земного шара и всегда привозил с собой репортажи и очерки, повести и рассказы, новые идеи для документальных фильмов. Он был сценаристом и режиссёром многих научно-популярных кинофильмов: «Орбиты интеркосмоса» (о запуске искусственного спутника Земли), «Звёздная минута» (о первом выходе человека в Космос), «Тайны забытых побед» (о разработках советских инженеров, учёных и конструкторов).
Юным читателям Голованов адресовал книги о космонавтике и героях космоса, биографические рассказы о великих учёных: «Дорога на космодром», «Наш Гагарин», «Этюды об учёных».
Объясняя своё желание написать о судьбах великих людей, Ярослав Кириллович писал: «Я вспоминал свои школьные годы, скромные серенькие обложки учебников военных лет, картинки в этих учебниках, чёрный курсив законов и теорем… И вдруг поймал себя на мысли, что, когда говорят «Пифагор», я вспоминаю чертёж знаменитых «пифагоровых штанов», когда называют «Ньютон», сразу в памяти всплывает цепочка бинома, а при имени Павлова перед глазами моментально возникает картинка: собака, кусок мяса, слюна, идущая в дренаж…»
Писатель хотел познакомить юношество со славными делами гениев человечества, считая, что «Пифагор – это не чертёж, Ньютон – не формула, Павлов – не блестящий опыт. Это люди, это судьбы, это характеры». Он не только знакомил ребят с научными законами и открытиями, но и сообщал детали личной жизни известного человека. Из книги можно выяснить, какого роста был Ломоносов, какого цвета глаза были у Галилея, как улыбался Курчатов, как играл актёр в театре роль Торричелли.
По мнению автора, полюбить чертёж, формулу или закон труднее, чем полюбить человека, поэтому нужно знать не только труды великих корифеев науки, но и что «это были за люди, сколько сил, энергии, здоровья, нервов отдали они, чтобы мы сегодня узнали эти законы и прочли формулы в учебниках. Как порой отказывались они от богатства, почестей, радостей жизни ради торжества истины, как умирали, до последнего дыхания утверждая её».
Журналист Юрий Рост, вспоминая своего коллегу Ярослава Голованова, точно подметил: «Документальную прозу писать нелегко, факты не додумаешь, образы не дорисуешь. У Голованова понимаешь, как всё было и что произошло на самом деле».
Чтобы доказать, насколько ограничены наши знания о животном мире океана, как считал Ярослав Голованов, вовсе не обязательно опускаться на многокилометровые глубины или долгие годы исследовать ни на кого не похожих погонофор. Можно вместе с писателем размышлять, сопоставлять факты, сообщения очевидцев, кино- и фотокадры, читая его занимательные рассказы «Где же живёт «морской змей»?» о Лох-несском чудовище или «Когда исчезли мамонты?» о гипотезах исчезновения доисторических существ.
Интерес к непознанному, загадочному появился у Ярослава Голованова ещё в детстве. К этому времени можно отнести рассказ писателя о своём приобщении к миру животных с помощью тяжёлых томов Брема, которые хранились на этажерке с глобусом у старого соседа-охотника Якова Оттовича. И хоть читать мальчик ещё не умел, он с интересом разглядывал картинки и запоминал зверей.
Началась война, и семья Ярослава была эвакуирована в город Омск, где мальчик приобрёл по-настоящему важный читательский и жизненный опыт. С упоением он прочёл роман Алексея Толстого «Аэлита» и решил после окончания школы заниматься ракетной техникой. Не было в Сибири ни Якова Оттовича, ни книг с золотым тиснением на переплёте, но зато остался интерес к жизни сумчатого медведя коала. С тех самых пор писатель старался узнать как можно больше о своём любимом мишке.
Я. Голованов
Самый смешной из мишек
Когда я был совсем маленьким, рядом с нами жил сосед, старичок латыш Яков Оттович. В живой речи имя это и отчество сливались, и все звали его Икотычем. Когда-то давно он был знаменитым охотником, и в комнате у него хранилось много шкур волков и лис, на стене висели оленьи рога. Но теперь он не охотился, только читал книги про зверей. Он лежал на диване, на самом кончике носа его держались очки в тонкой железной оправе, и читал. Рядом стояла этажерка со старым глобусом и лежали книги. Яков Оттович позволял мне крутить глобус и листать книги. Только просил листать аккуратно. Из всех книг я больше всего любил тяжёлые тома Брема. На кожаных корешках горели золотые буквы, толстые зелёные переплёты были прохладны, и было приятно прижиматься к ним щекой. Теперь не делают таких книг…
Я был совсем маленьким и ещё не умел читать. Но в книгах этих было много картинок. Икотыч называл мне зверей на картинках, и я всех их быстро запомнил. В подписях под картинками указывалось, насколько уменьшены на них звери: одна восьмая, одна двенадцатая или одна сороковая настоящей величины. Это значит, живой зверь был в восемь, двенадцать или сорок раз больше, чем на картинке. Мы с Икотычем брали линейку, измеряли зверя на картинке, а потом, ползая по полу комнаты, откладывали этот размер восемь, двенадцать или сорок раз, чтобы точно знать, какой ростом зверь на самом деле. Не удалось отложить только кита, хотя мы загнули его в коридор, но даже коридора не хватило.
Из всех зверей, которые населяли эти толстые книжки, больше всего мне нравился коала — австралийский сумчатый медведь. Ни тогда, ни сейчас я не могу объяснить, почему мне нравился коала, ну просто он мне очень нравился, и я полюбил его на всю жизнь. Посмотрите на фотографию: разве можно не полюбить его? Мне кажется, он именно похож на Мурзилку и ещё немного на Винни-Пуха.
Потом началась война, я уехал в Сибирь, а Икотыч, его глобус, книги остались в Москве. В Сибири было голодно и холодно, и, сидя у маленькой железной печки, я часто вспоминал московскую свою жизнь и сумчатого медведя коала. Мне почему-то казалось, что в эти суровые вьюжные дни медвежатам в далекой Австралии тоже холодно и тоже хочется есть…
Я уже научился читать и взял в библиотеке том Брема. Это был другой том, без кожаного корешка и золотых букв, но там тоже жил коала. При жёлтом свете коптилки я прочитал маленькую статью о сумчатом медведе. А потом взял линейку и отложил на полу рост коала. Они хоть и называются медведями, но маленькие: не больше шестидесяти сантиметров.
И потом всегда я старался узнать, где только можно, что-нибудь об этом зверьке. Я узнал, что коала живет в лесах Восточной Австралии, от Квинсленда до Виктории, и удивляет людей необыкновенно спокойным и миролюбивым характером. Днем он спит, а в сумерках начинает тихонько ползать по ветвям деревьев. Он не дёргает листья ртом, а ест, как человек: срывает передними лапками и закусывает.
Коала никогда не злится, даже его голос, похожей на глухой лай, слышали очень немногие люди. Только если сильно раздразнить его, он начинает пронзительно кричать и принимает угрожающую позу, но никто не помнит, чтобы он кого-нибудь поцарапал или укусил. Коала не убегает от человека, когда за ним охотятся, наверное, потому, что понимает, какой он неуклюжий, понимает, что ему всё равно не убежать… И когда его хватают и сажают в клетку, он тоже никогда не сопротивляется. Такой у него характер…
Многие натуралисты считали его очень глупым и писали, что тупость его безмерна. Но вглядитесь в его маленькие чёрные глазки. Разве мой коала тупой? Он просто очень добрый. Может быть, он самый добрый из всех зверей.
А добрых даже среди людей иногда считают дураками…
В неволе он быстро узнает своего хозяина и привязывается к нему всей душой, как собака. Он может жить в клетке, но не может жить без своих любимых эвкалиптовых листьев. Поэтому коала нельзя увезти из Австралии. Помимо его родного материка, коала можно увидеть только в одном зоопарке мира — в американском городе Сан-Диего, да и то только потому, что в Калифорнии растут его любимые эвкалипты.
Коренные австралийские жители считали мясо горибуна — так они называли коала — очень вкусным. В 1803 году о коала узнали европейцы. Им понравилось не мясо, а мех — пушистый, густой и прочный. Беззащитных зверьков англичане убивали буквально миллионами. Только в 1924 году Австралия продала два миллиона шкурок сумчатого медведя! Наверное, коала истребили бы полностью, если бы государство не взяло его под защиту и не запретило эту охоту, не отличимую от убийства…
Число этих редких животных растёт медленно, потому что у коала рождается только один медвежонок в году. Мама-коала первое время носит его в сумке на животе, как кенгуру, а потом на спине. Медвежонок обхватывает её за шею и сидит смирно, а мама очень осторожно лазит в эти дни по деревьям, избегая тонких ветвей, которые могут обломиться. Они живут семьями, как люди…
Странно, вот столько лет уже прошло, но когда я вижу коала, я ясно вспоминаю себя совсем маленьким, вспоминаю старого охотника Якова Оттовича, войну, огонь коптилки…
Литература
1. Голованов Я.К. Этюды о великом: Кн. о вечном и вечных. – М.: Раритет, 1997.
2. Голованов Я. Дорога на космодром. – М.: Детская литература, 1982.
3. Мир Приключений. Ежегодный сборник фантастических и приключенческих повестей и рассказов, 1989.