Оруэлл
Джордж Оруэлл — литературный псевдоним Эрика Артура Блэра. Он родился в маленьком индийском городке Мотихари, в северо-западной части штата Бихар. Впрочем, воспоминания об этом месте были расплывчаты и неточны. Мальчик с детства жил в Англии, учился в Итонском колледже, получил университетское образование.
А вот служба в течение шести лет в полиции Бирмы оставила в его жизни неизгладимый след и насытила ценнейшими наблюдениями, из которых потом вырастут первые произведения будущего писателя: ‘Дни в Бирме’, ‘Убийство слона’. Во времена британского правления англичане-колонисты чувствовали своё превосходство над аборигенами, сохранившими непостижимую для чужестранцев восточную ментальность, и постоянно ощущали потоки плохо скрываемой ненависти к себе от коренного населения.
«Теоретически — и, разумеется, втайне — я был всецело на стороне бирманцев и против их угнетателей, британцев… Однако мне нелегко было разобраться в происходящем. Я был молод, малообразован, и над своими проблемами мне приходилось размышлять в отчаянном одиночестве, на которое обречён каждый англичанин, живущий на Востоке. Я даже не отдавал себе отчёта в том, что Британская империя близится к краху, и ещё меньше понимал, что она гораздо лучше молодых империй, идущих ей на смену».
Оруэллу приходилось видеть заключённых в зловонных клетках тюрем, приговорённых к смерти, наказанных бамбуковыми палками, и ненависть, смешанная с чувством вины, переполняла его и не давала покоя.
Вспоминая реальные случаи, он рассказывает о мотивах поступков человека, оказавшегося на распутье и делающего свой выбор. Герой не хочет убивать разбушевавшегося домашнего слона. Однако собравшаяся огромная толпа следит за происходящим не только из любопытства. Она рассчитывает получить мясо убитого животного. Автор описывает эту драматическую историю с долей изрядной иронии:
«Пройдя весь этот путь с ружьём в руке, преследуемый двухтысячной толпой, я не мог смалодушничать, ничего не сделать — нет, такое немыслимо. Толпа поднимет меня на смех. А ведь вся моя жизнь, вся жизнь любого белого на Востоке представляет собой нескончаемую борьбу с одной целью — не стать посмешищем».
С точки зрения закона, всё было сделано правильно, но среди европейцев не было единодушия: пожилые оправдывали, молодые осуждали действия полицейского. Сам же герой спрашивает себя, догадался ли кто-нибудь, что он убил слона ‘исключительно ради того, чтобы не выглядеть дураком’.
Сложно было и после возвращения в Европу. Оруэллу приходилось бедствовать, соглашаться на любую сколько-нибудь оплачиваемую работу, чтобы не умереть от голода в Париже и Лондоне. Описывая вполне обычную парижскую трущобу, похожую на пятиэтажный муравейник, он делится опытом выживания в ‘уютном’ номере, кишащем клопами:
«Их вереницы, днём маршировавшие под потолком будто на строевых учениях, ночами алчно устремлялись вниз, так что часок-другой поспишь и вскочишь, творя лютые массовые казни. Если клопы слишком уж допекли, жжёшь серу, изгоняя насекомых за переборку, в ответ на что сосед устраивает серное возжигание в своём номере и перегоняет клопов обратно».
Что и говорить! Случайные заработки волей-неволей снабжали молодого неунывающего литератора, не оставлявшего попытки напечатать свои сочинения, массой впечатлений, и каких впечатлений… Особенно примечательна в этом смысле работа в книжной лавке, о ней он расскажет в ‘Воспоминаниях книготорговца’. Продавец букинистического магазина составляет интересную и весьма точную классификацию покупателей.
Вот обаятельный старый джентльмен, роющийся в кожаных фолиантах, или снобы, гоняющиеся за первыми изданиями, или восточные студенты, приценивающиеся к дешёвым хрестоматиям, или растерянные женщины, ищущие подарки ко дню рождения племянников. Немногие из них, по мнению героя, способны отличить хорошую книгу от подделки!
Но больше всего запоминаются смешные просьбы почтенных леди. Одной «нужна книга для инвалида», другая не помнит ни названия, ни автора, ни содержания той книги в красном переплете, которую она читала когда-то в юности. Особенно надоедливы собиратели марок и джентльмены, которые пытаются продать никому не нужные книги или заказывают огромное количество книг, за которыми не приходят. Остроумны замечания автора о книжной коммерции. Чего стоит, например, такая строка из накладной квитанции накануне Рождества: «Две дюжины Иисуса-младенца с кроликами».
«Хотел ли я быть профессиональным продавцом книг? В конечном счёте — несмотря на доброту моего хозяина и счастливые дни, которые я провёл там, — нет… Когда-то я действительно любил книги — любил их вид, их запах, прикосновение к ним, особенно если они были старше полувека. Но с тех пор, как я стал работать в книжном магазине, я перестал покупать книги».
Благополучная жизнь в деревне с молодой женой скоро надоедает, и Оруэлл отправляется в объятую пламенем гражданской войны Испанию.
«Многое из того, что я видел, было мне непонятно и кое в чём даже не нравилось, но я сразу же понял, что за это стоит бороться», — такой вывод сделает он в книге ‘В честь Каталонии’. Сражаясь на арагонском фронте, получит тяжёлое ранение: у него серьёзно повреждены голосовые связки, а правая рука парализована.
«Моя рана была в некотором смысле достопримечательностью. Разные врачи осматривали меня, цокая от удивления языком… Все, с кем я в то время имел дело – врачи, сестры, практиканты, соседи по палате, – неизменно заверяли меня, что человек, получивший ранение в шею и выживший, – счастливчик. Лично я не мог отделаться от мысли, что настоящий счастливчик вообще не попал бы под пулю».
Война оставила у Оруэлла скверные воспоминания: скука, жара, холод, грязь, лишения, плохое снабжение, бездействие, редкие минуты опасности. Но переворот в мировоззрении не заставил себя ждать. Не имея ясного представления о различиях между левыми партиями, он увидел в Испании первые ростки тоталитаризма и понял неизбежность поражения республиканцев, из-за идейной нетерпимости преследующих своих единомышленников.
Возвратившись в Англию, Оруэлл занимается огородничеством и литературным творчеством, умело сочетая эти два занятия без ущерба для качества выпускаемого ‘продукта’. Среди его работ рассказы, эссе, статьи, повесть-сказка ‘Ферма животных’, роман-антиутопия ‘1984’.
Писатель использует форму аллегорической сказки, чтобы предостеречь человечество от всяких политических экспериментов, основанных на единомыслии и насилии, беззаконии и приспособленчестве, всеобщей подозрительности и недоверии, беспринципности и невежестве.
«Я пишу небольшую сатирическую штучку, но она настолько неблагонадежна политически, что я не уверен наперёд, что кто-либо напечатает её», — переживал Оруэлл о судьбе своей притчи «Animal Farm». К счастью, сомнения оказались напрасными! Повесть неоднократно переиздавалась, имеет несколько вариантов русского перевода. Насколько постарались переводчики, видно даже по названиям:
1. Мария Кригер и Глеб Струве, 1950. Скотский хутор: Сказка 2. Телесин Юлиус, 1982. Скотский хутор: Сказка3. Переводчик неизвестен. Звероферма / Самиздат, 80-е годы4. Илан Полоцк, 1988. Скотный двор5. Владимир Прибыловский, 1986. Ферма Энимал: Повесть-сказка6. Беспалова Лариса Георгиевна, 1989. Скотный двор (самый переиздаваемый перевод)7. Г. Щербак, 1989. Скотоферма — Неправдоподобная история 8. Владимир Прибыловский, 1989. Ферма Животных: Повесть-притча 9. Таск Сергей Эмильевич, 1989. Скотский уголок (самый интересный, на мой взгляд, перевод)10. Д. Иванов, В. Недошивин, 1992. Скотный двор: Сказка 11. Мария Карп, 2001. Скотское хозяйство: Сказка12. Владимир Прибыловский, 2002. Зверская ферма: Сказка
Подробнее познакомиться с рецензиями на сказку-притчу можно по адресу: http://www.orwell.ru/library/novels/Animal_Farm/russian/
Повесть Оруэлла написана в духе сатирических произведений Д. Свифта, М. Салтыкова-Щедрина. Её герои-животные говорят на человеческом языке, мечтают о лучшей жизни. Однажды они захватывают ферму ‘Райский уголок’, прогоняют жестокого и несправедливого хозяина мистера Джонса и основывают справедливое государство, следуя теории ‘анимализма’ и семи законам:
1. Всякое двуногое – враг.
2. Всякое четвероногое или крылатое – друг.
3. Не носи одежду.
4. Не спи в постели.
5. Не пей.
6. Не убивай себе подобного.
7. Все животные равны.Короткое изречение: «Четыре ноги хорошо, две ноги плохо» — становится главным лозунгом нового строя. Животными ‘мудро’ руководят свиньи и постепенно отступают от заповедей, тайком переписывая их в свою пользу. Самыми мощными средствами управления на скотном дворе являются ложь и страх.
При внимательном изучении характеров героев можно найти узнаваемые человеческие типы. Здесь есть диктатор и изгнанник, доносчик и демагог, изменник и философ, работяги и охранники. Совпадений с реальными режимами в европейских странах действительно много. Сам писатель рекомендовал при переводе своей книги опираться на подлинный исторический материал той или иной конкретной страны. В этом смысле перевод Сергея Таска — один из самых удачных.
Аллегорическая сказка Оруэлла разоблачает коварство власти, умело манипулирующей массами, прикрывающей свои бесчинства и привилегии фальшивыми речами с трибун. Она учит видеть вещи такими, какие они есть на самом деле, и не поддаваться соблазнительным лозунгам о свободе, равенстве и братстве, о справедливости и всеобщем благополучии («Все животные равны, но некоторые равнее»).
Незадолго до смерти Оруэлл закончил роман-антиутопию ‘1984’, сатирическую фантазию о будущем, которое в некоторых странах уже начало сбываться. Он убедительно показал, чем расплачивается человек за счастье, устроенное для всех без исключения.
Ложная пропаганда, лозунги-плакаты, тотальная слежка, доносительство, режим экономии, воспитание ненависти, система, регулирующая не только вопросы питания, но и продолжение рода человеческого, — всё это составные части государства, которое следует принципам: «Война — это мир», «Незнание — сила», «Свобода — это рабство». Четыре министерства: правды, мира, любви, изобилия — позволяют управлять страной разумно и упорядоченно.
Если кто-нибудь совершает ‘мыслепреступление’, полиция мыслей обязательно его находит, применяет самые изощрённые пытки, чтобы подавить стремление к размышлению и свободолюбию.
«Будущему или прошлому — времени, когда мысль свободна, люди отличаются друг от друга и живут не в одиночку, времени, где правда есть правда и былое не превращается в небыль, — обращается Уинстон Смит, тайком записывая в дневник свои сокровенные воспоминания и мысли. — От эпохи одинаковых, эпохи одиноких, от эпохи Старшего Брата, от эпохи двоемыслия — привет!»
Эта эпоха имеет и собственный язык, максимально регламентированный и экономично сокращённый: «…сокращение словаря рассматривалось как самоцель, и все слова, без которых можно обойтись, подлежали изъятию. Новояз был призван не расширить, а сузить горизонты мысли, и косвенно этой цели служило то, что выбор слов сводили к минимуму». Ритуал коснулся даже языка, исключив хаотическое движение личности, навсегда ограничив его творческое ‘Я’. Истории, поведанные мистером Оруэллом, и сегодня звучат актуально. Двойные стандарты, всеобщая слежка, поиски врага, война ради мира — не правда ли, в этом есть что-то очень знакомое?..