Юбилей Великой Победы
Слова песни «Майскими, короткими ночами, отгремев, закончились бои…» уводят память в далёкие годы. В чью-то юность, опалённую жестокой войной. И вспоминаются нелёгкие вёрсты и тяжёлые 1418 дней Великой Отечественной войны.
Битва за Москву, страдания и мужество жителей блокадного Ленинграда, сталинградские дни и ночи, когда горела великая русская река, курские поля, где броня «тигров» и «фердинандов» не в силах была смять стойкость советского солдата.
И памятная ночь на Кюстринском плацдарме, когда сотни наших прожекторов в упор ослепили врага и залпы легендарных «катюш» прорезали ночную темень. И минуты решающего штурма фашистского рейхстага. И залитая солнцем Красная площадь. И строгие шеренги солдат-победителей, повергнувших к священным камням Мавзолея посрамлённые знамена и штандарты разгромленных фашистских соединений.
В том далёком мае 1945 года старики, женщины, дети ежедневно ждали радостных вестей о победе. Сам воздух, казалось, был пропитан предчувствием близкой победы, о ней тосковали всходы нового урожая и только что появившаяся листва.
Кадры кинохроники семидесятилетней давности воссоздают тот незабываемый день, сотканный из песен и хмельного веселья, из ребячьего озорства и тихих слёз овдовевших женщин, из скорбных морщинистых лиц матерей, хранящих в сундуках казённые похоронки. Так и слышатся заливистые звуки расстроенной гармони и какие-то чуждые аккорды трофейного аккордеона, возбуждённые рассказы отвоевавшихся инвалидов и протяжные песни старушек в белых платках.
В тот суматошный и самый радостный день минувших лет невозможно было осознать всё величие подвига народа и всю горькую цену утрат, понесённых в кровопролитной войне. Ещё суждено было многим героям быть неизвестными и не все свои тайны открыла только что отгремевшая война. Не успели ещё рассказать о героизме солдат безымянные высоты и бесчисленные населённые пункты, а летопись документов ещё ждала своего часа.
Это уж потом заговорили во весь голос молчаливые дубравы и партизанские лесные тропы, когда пошли по местам подвигов и славы юные следопыты. Это позднее были сложены гимны о победе над фашизмом. Гимны в музыке, бронзе и камне, гимны в народной памяти и в благородных сердцах.
Как же долго и мучительно трудно шло время с июньского утра сорок первого до майских дней сорок пятого! Какой длинный и героический путь выпал советскому народу, сколько радостей и утрат довелось пережить в эти 1418 дней самой кровопролитной и жестокой за всю историю войны! Сколько шагавших по её ратным полям не дошли до майских дней!
Миллионы отважных защитников нашей земли не дошли до Берлина и не видели агонии рухнувшего рейха. Они не были живыми свидетелями на суде фашистских преступников. Но они всегда с нами, известные и неизвестные герои, на великом Празднике Победы. Им по праву радость Победы, им по праву самая высокая благодарность от всех ныне живущих.
О Великой Отечественной войне лучше всего расскажут очевидцы событий, чьё детство и юность совпали с теми страшными событиями. Давайте прочитаем рассказы и воспоминания Эдуарда Бочарова, Владимира Волкова, Бориса Дехтяра, Олега Орлова, Татьяны Александровой, Владимира Александрова.
Владимир Александров
ПАП, КТО ЭТО?
Сегодня 22 июня. Миновала самая короткая в году ночь. Из радио парадно летит марш «Прощание славянки».
— Расскажи про войну, — просит внук.
Разве расскажешь? Я никогда не воевал. В 1941 году мне было семь лет. Но отвечать мальчишке надо.
…В июле 1976 года шли мы на байдарке по Белоруссии, по реке Дриссе. Бабушка, я и мама Антона. Бабушка тогда не была ещё бабушкой, а мама была нашей десятилетней дочерью Алёной.
Хороший маршрут, быстрая река, дремучие лесистые и открытые песчаные берега. Правда, дно опасное — каменистое и часто встречаются в воде чёрно-коричневые туши мёртвых кабанов.
Выбрали живописную глухую стоянку. Поставили палатку. Решили пожить здесь недельку.
Живём. Ходим по опушкам и пашням. Иногда забираемся в чащу. Всюду воронки, окопы, землянки. Страшновато. Собираем ружейные и автоматные гильзы, осколки бомб и снарядов, пулемётные ленты. Попадаются проржавевшие немецкие термосы, наши и немецкие каски.
Километров за восемь—десять от палатки обнаружили бедную деревеньку, не больше шести-семи дворов. Избы с земляными полами. В некоторых и куры живут вместе с людьми. В трех избах живут бывшие полицаи — отсидели своё в лагерях, теперь дома сидят. Раза три удалось купить яйца и молоко. Картошку и лук нам не продавали, у самих, говорят, нет.
Мы и не догадывались, что в деревне может быть такая бедность, почти нищета.
Иногда дочь бродила одна. Уходила от палатки далеко, не боялась. Как-то прибежала испуганная:
— Пап, в осоке кто-то косой машет.
— Косарь, наверное, кто же ещё?
— Нет, не знаю.
— Пошли поглядим.
— Я боюсь.
— Мы осторожно.
Алёна долго вела меня вдоль берега еле заметной тропинкой. Наш песчаный откос плавно и незаметно перешёл в заболоченную пойму Дриссы. Пойма поросла осокой, камышом и аиром. Сосновый лес прижал её к реке.
Где-то действительно косили.
Мы вышли на опушку, спустились в кустарник перед осокой.
— Пап, кто это?
В осоке слышится шелест, угадывается движение косы. Над кустарником маячит голова в засаленной кепке.
— Кто это? — снова спросила дочь.
— Как кто? Человек.
— Такие люди не бывают…
Тихо, не показываясь из зарослей, проходим вперёд, поближе к косарю.
В воде стоит человек лет пятидесяти в белой рубахе навыпуск и неуклюже машет косой. Левое плечо выше правого. Косовище — ручка косы торчит справа под мышкой. Ноги не переставляет, а с трудом выдергивает из шаткой почвы. Лезвие косы ходит не совсем плоско, а сверху вниз, захватывает мало. Срезанная осока ложится под ноги в воду.
Я подбираюсь ещё ближе. Теперь вода и мне выше щиколоток. Дочь остается на прежнем месте, не подходит.
У косаря ниже плеча нет правой руки. Левую ногу выше колена заменяет деревяшка. И он косит! Косит, стоя в воде, острую, как коса, осоку. Здесь всякая трава в корм.
Протез-деревяшка чавкает при каждом взмахе, скрипит кожаным ремнём-креплением. Ладонь здоровой руки впаялась в лучок — перехват посередине косовища. Конец косовища, прижатый к телу остатком усеченного предплечья, ворочается под мышкой, норовит вывернуться. Коса не звенит, ноет. Но человек косит. Косит, потому что косить больше некому. Как на войне: кто, если не ты?
Не было тогда в белорусских деревнях целых мужиков и мальчишек. И не могло быть. Кого война не унесла, тех искалечила.
В старину говаривали: «Наш инвалид без пороху палит».
Лет сто пятьдесят назад это, наверное, было смешно.
Почудилось, будто здоровая рука инвалида сжала мое сердце. И сами собой вспомнились строки стихотворения молдаванина Григоре Виеру «Возвращение». Они о женщине. Они о том же:
Его жена была ангелом,
летающим вокруг него
на белоснежных крыльях,
когда он сеял поле
и ходил за деревянной сохой
или опрокидывал леса.
Но однажды он ушёл на войну,
и тогда,
глядя на осыпающуюся пшеницу,
она превратила крыло в косу.
А когда он вернулся
в свинцовом закате
с медалями во всю грудь,
он узнал в деревянной ореховой ручке
окровавленное крыло.
И впервые в жизни заплакал.
Я вернулся к дочери, обнял её и сказал шёпотом:
— Это человек, крестьянин. Он снова научился косить.
Подойти к косарю мы не решились. Глупо, конечно. Но дочь боялась, а мне было стыдно…
Об этой встрече я рассказываю теперь внуку. О стихотворении молчу. Думаю, рано ему.
По радио пятый раз слышим «Прощание славянки» и, наверное, десятый — песню «День Победы».
Литература
Александров В. Солнечные часы (главы из повести) / Пионер. — 1996. — № 1. — С.8-13.