Юрий Коваль
Детство замечательного детского писателя Юрия Иосифовича Коваля (1938-1995) было опалено войной. Потом он об этом расскажет кратко и по-будничному просто. В семье царил непререкаемый авторитет немногословного отца и заразительно яркий пример старшего брата Бориса.
‘Отец мой, мой дорогой отец, которого давно уже нет на свете, не любил домашних животных. Он не любил никаких домашних животных, кроме, конечно, лошадей. Он обожал лошадей, и страсть к лошадям погубила в нем возможные страсти к другим домашним животным…
Отец мой в юности, далеко‑далеко, в той деревенской своей юности, когда он и не знал, что такое город, в той юности отец имел лошадей.
Сам он их, конечно, не имел, их имел его отец, то есть мой дед. А мой отец пас этих лошадей и гонял их в ночное. На ночь уводил он их из деревни в лес или в поле и пас их, а на рассвете пригонял в деревню. Он не должен был при этом спать, он должен был пасти лошадей. Но он мечтал поспать.
И он привязывал лошадей за веревку к собственным рукам и спал, а они паслись и таскали моего отца на этой веревке по лугам и полям. А он спал. Ему даже нравилось так спать на траве, когда пасущиеся лошади таскают его на веревке.
Однажды он проснулся, подергал за веревку и почувствовал, что лошади здесь, только как‑то они «туго стоят». Отирая свои глаза, он взялся за веревку и, перебирая ее руками, пошел к лошадям. И он увидел, что веревка привязана к дубу, а лошадей нету. Лошадей не было, их украли цыгане, а веревку привязали к дубу, пока спал отец мой на траве.
Эта история была решающей и роковой в его жизни.
Потеряв лошадей, отец мой – тогда еще очень молодой человек – напугался. Были утрачены две лошади – кормильцы огромной семьи, и отец не решился явиться под глаз своего отца – моего деда. Он сбежал и после долгих странствий оказался в Москве…’
Брат Борис во многом был верным другом и советчиком, и его отсутствие ощущалось с болезненной обречённостью, но так было нужно:
‘Боря, мой единственный брат, уехал от нас навечно. Он уехал к своей воздушной невесте, к которой мы так спешили тогда с подлещиками и с Милордом. А мне этого не сказали, что Боря уехал навечно, я думал, что ненадолго, как будто в военный лагерь, на переподготовку. И я его ждал ежедневно, потому что жить без него я никогда в жизни не мог’.
Кем быть? Вопрос отпал сам собой, потому что образ талантливого учителя Протопопова сыграл здесь ключевую роль. Нельзя было подвести учителя и не поступить в педагогический институт. И эта преграда поддалась. Юрий Коваль стал студентом МПГИ им. Ленина:
‘Владимир Николаевич был великий учитель. Превратить двоечника в троечника для него было пара пустяков. Один только вид Владимира Николаевича – его яростная борода и пронзительный взгляд – мгновенно превращал двоечника в троечника.
Когда же Протопопов открывал рот и слышались неумолимые раскаты, новообретённому троечнику ничего в жизни не оставалось, кроме последней мучительной попытки превращения в четверочника.
– А дальше уже от бога, – решал обычно Владимир Николаевич’.
Студенческая жизнь открыла перед Юрием Ковалем мир творческих и бескорыстных людей: поэтов, бардов, учёных, педагогов, писателей, художников. Среди них Ю. Ким, Ю. Визбор, Ю. Ряшенцев, А. Терновский, Б. Шергин.
Коваль сочинять начал для своих учеников, а потом как-то само собой получалось писать для детей. Рассказы печатались в журналах ‘Мурзилка’, ‘Пионер’, ‘Смена’, ‘Огонёк’.
Из жизненных наблюдений выросли рассказы ‘Алый’, ‘Козырёк’, ‘Особое задание’. Место действия — погранзастава, школа по обучению служебных собак, а герои — рядовой Кошкин и пограничный пёс по кличке Алый.
‘– Вот тебе щенок. Из этого щенка нужно сделать настоящую собаку.
– Чтоб кусалась? – спросил Кошкин.
Старший инструктор строго посмотрел на Кошкина и сказал:
– Да.
Кошкин осмотрел щенка. Щенок был небольшой, уши его пока еще не торчали. Они висели, переломившись пополам. Видно, щенок только еще начал прислушиваться к тому, что происходит на белом свете.
– Придумай ему имя, – сказал старший инструктор. – В этом году мы всех собак называем на букву «А» – Абрек, Акбар, Артур, Аршин и так далее. Понял?
– Понял, – ответил Кошкин.
Но по правде говоря, он ничего не понял. Тогда ему объяснили, что пограничники каждый год называют собак с какой‑то одной буквы. Поэтому стоит сказать, как зовут собаку, и ты узнаешь, сколько ей лет и в каком году она родилась.
«Ну и ну! – подумал Кошкин. – Здорово придумано!»
Кошкин взял щенка под мышку и понес его в казарму. Там он опустил его на пол, и первым делом щенок устроил большую лужу.
– Ну и щенок на букву «А»! – сказал Кошкин. – С тобой не соскучишься.
Щенок, понятное дело, ничего на это не ответил. Но после того, как Кошкин потыкал его носом в лужу, кое‑что намотал на ус.
Вытерев нос щенку специальной тряпкой, Кошкин стал думать: «Как же назвать этого лоботряса? На букву „А“, значит… Арбуз?… Не годится. Агурец? Нет, постой, огурец – на букву „О“…»
– Ну и задал ты мне задачу! – сказал Кошкин щенку.
Кошкин долго перебирал в уме все слова, какие знал на букву «А».
Наконец он придумал ему имя и даже засмеялся от удовольствия. Имя получилось такое – Алый.
– Почему Алый? – удивлялись пограничники. – Он серый весь, даже черный.
– Погодите, погодите, – отвечал Кошкин. – Вот он высунет язык – сразу поймёте, почему он Алый’.
Биографией писателя навеян сборник ‘Чистый Дор’ (о глухой деревеньке, где автор прожил около года). Главная особенность рассказов — тонкая ирония и живая устная речь. Писатель не отказывает себе в удовольствии каламбурить и искромётно шутить, когда речь идёт о простых, по-житейски мудрых людях.
‘Вдруг на дороге я увидел старушку, ту самую, что искала в лесу топор. Теперь она тащила длинную берёзовую жердь.
— Давайте пособлю.
— Это ты мне топор-то нашёл?
— Я.
— А я-то думала: не лесовик ли унёс?
Я взял жердь и потащил её следом за старушкой.
В пятиоконном доме распахнулось окно, и мохнатая голова высунулась из-за горшка с лимоном.
— Пантелевна, — сказала голова, — это чей же парень?
— Мой, — ответила Пантелевна. — Он топор нашёл.
Мы прошли ещё немного. Все люди, которые встречались нам, удивлялись: с кем это идёт Пантелевна?
Какая-то женщина крикнула с огорода:
— Да это не племянник ли твой из Олюшина?
— Племянник! — крикнула в ответ Пантелевна. — Он топор мне нашёл.
Тут я сильно удивился, что стал племянником, но виду не подал и молча поспевал за Пантелевной.
Встретилась другая женщина, с девочкой на руках.
— Это кто берёзу-то везёт? — спросила она.
— Племянник мой, — ответила Пантелевна. — Он топор нашёл, а я думала: не лесовик ли унёс?
Так, пока мы шли по деревне, Пантелевна всем говорила, что я ей племянник, и рассказывала про топор.
— А теперь он берёзу мне везёт!
— А чего он молчит? — спросил кто-то.
— Как так молчу? — сказал я. — Я племянник ей. Она топор потеряла и думает, не лесовик ли унёс, а он в малине лежал. А я племянник ей’.
Сборник ‘Листобой’ (о наблюдениях за природой) открывает рассказ ‘Капитан Клюквин’. Удивительная дружба человека и клеста-сосновика складывается из любви к музыке и пению.
‘Пасмурная осень тянулась долго. Солнечных дней выпадало немного, и в комнате было тускло. Только огненный Капитан Клюквин веселил глаз.
Красный цвет горел на его перьях. А некоторые были оторочены оранжевым, напоминали осенние листья. На спине цвет перьев вдруг становился зелёный, лесной, моховой.
И характер у Капитана был весёлый. Целый день прыгал он по клетке, расшатывал клювом железные прутья или выламывал дверцу. Но больше всего он любил долбить еловые шишки’.
Основой повести ‘Приключения Васи Куролёсова’ (о детективе-самородке, распутывающем происшествия о таинственных похищениях) послужили рассказы отца, который когда-то работал в угрозыске. Самая первая история настолько понравилась детям, что книжку в буквальном смысле зачитывали до дыр! Затем последовало продолжение: ‘Промах гражданина Лошакова’ и ‘Пять похищенных монахов’. Юмористическое начало повестей с первых же строк захватывают читателя любого возраста, и оторваться уже невозможно.
‘Гражданин Лошаков бежал босиком по голому снегу.
Он направлялся в город Курск. В чистом поле, кроме снега, не было ни души. На левую пятку гражданин Лошаков натянул беспалую варежку, а правую укутал носовым платком и подвязал верёвочкой. От частых подпрыгиваний верёвочка развязывалась, и тогда приходилось останавливаться, приседая и подвязывая, и гражданин шёпотом ругал верёвочку.
Впереди заметались контуры Курска.
– Я – заместитель председателя! – вскричал Лошаков, врываясь в милицию.
Дежурный милиционер Загорулько равнодушно осмотрел гражданина сверху донизу. Верх его совершенно не интересовал, потому что и вправду был пустяковым. Ну что там особенного было наверху? Ничего заместительского, ничего председательского. Какая‑то всклокоченная голова, синий нос, покатые плечи. Низ выглядел повеселее: всё‑таки платок, всё‑таки верёвочка и варежка, надетая не на своё место.
– Я – заместитель председателя! – настойчиво повторял Лошаков и, заметив, что слова до дежурного не доходят, сократил вскрикивания: – Я – зампред! Я – зампред!’
Учительский опыт отразился в повести ‘Недопёсок’ (о побеге маленького песца со зверофермы и его поисках Северного полюса). В описании животных Юрий Коваль очень ярко использует приём ‘очеловечивания’. Нелегко понять, о ком идёт речь, если мы прочитаем фрагмент текста:
‘Пальма Меринова была вообще‑то добродушная хозяюшка, из тех, которые, зазвавши гостя, сразу же выставляют на стол всякие коврижки и шанежки. Под конурою у нее припрятаны были разные кусочки и огрызочки, и, раскопавши кое‑что из своих запасов, Пальма принялась угощать Наполеона.
Урча, накинулся он на хлебные корки и петушиные головы, а Пальма похаживала вокруг него, ласково ворчала, потчевала.
Да, Пальма Меринова была радушная хозяюшка, и если б у нее в конуре был самоварчик, она, конечно, раскочегарила бы его’.
Писателем найден органический сплав лирического и комического. Невольно улыбаешься, представляя гостеприимный характер собаки Пальмы.
Живописное слово завораживает и безмерно восхищает, когда читаешь лирические миниатюры Юрия Коваля. Так поэтично и выразительно описаны времена года, реки, леса, бабочки, птицы, рыбы, что ощущаешь спокойствие и гармонию всего окружающего мира.
‘Бывают в августе душные вечера.
Ждёшь восхода луны, но и луна не приносит прохлады – тусклая восходит и вроде тёплая.
В такие вечера приходит ко мне в избушку большой ночной павлиний глаз. Он мечется у свечки, задевая лицо сухими крыльями.
Пожалуй, он не видит меня и не понимает, откуда я взялся, что делаю тут и зачем зажигаю свечу.
Он летает над свечой, как хозяин, а я боюсь, что опалит крылья. Но поймать его никак не могу. Да и в руки его брать отчего‑то боязно. Как это так – взять вдруг в руки жаркие, да еще на крыльях, глаза!
Я задуваю свечу, и уходит в окно большой ночной павлиний глаз искать другие окна и свечи.
Из моей избушки далеко ему лететь до открытых окон, и не видно никаких огней – только душная луна над лесом’.
Путешествия и приключения приводят автора-рассказчика к открытиям, к исполнению своей мечты, например, о постройке ‘самой лёгкой лодки в мире’. Только настоящие фантазёры и истинные романтики способны на такое. Они обладают редким даром любви ко всему живому, чистой душой и великолепным внутренним зрением.
Благодаря Юрию Ковалю мы приобщаемся к живительному роднику родной речи, самобытной сказовой культуре. Книги писателя и сейчас популярны среди читателей от 9 до 90 лет!
Рассказ о шаровой молнии Ю. Коваля ‘Колобок’